Андрей Константинов: От «Парфюмера» дурно пахнет

Может ли искусство быть аморальным? Должен ли художник задумываться о том, как отзовется его слово? Об этом давно ведутся споры и в среде философов, и в среде искусствоведов. Поводом поговорить на вечную тему с Андреем Константиновым, автором бестселлеров детективного жанра, стал выход фильма «Парфюмер», поставленного по модной нынче книге Патрика Зюскинда. Как оказалось, мэтр современного российского детектива, смотрел на киноэкран с консервативных позиций русской классики. Именно поэтому очередной киношедевр «новой эстетики» особого восторга у него не вызвал. Скорее наоборот.

Андрей Дмитриевич, две самых масштабных премьеры последнего времени — это «Кочевник» и «Парфюмер». Какое впечатление у вас от них?

Андрей Константинов: Я вообще очень люблю кино: если выходит что-то новое, то обычно всегда стараюсь это посмотреть. Но в последнее время мои походы в кино все время оборачиваются обманутыми ожиданиями. В этот раз произошло то же самое. Я шел на фильм «Кочевник», думая, что это полная ахинея. Потому что слышал все звучащие к нему претензии — о том, что это идея Назарбаева, что картина ангажирована…. Мне даже один мой приятель, мнение которого я уважаю, сказал: не ходи, там все очень плохо. А на самом деле там не все так уж плохо. Там и не могло быть плохо — с учетом того, что режиссером картины был Сергей Бодров-старший, Рустам Ибрагимбеков — автором сценария и Милош Форман — продюсером. Это фильм, в котором есть сюжет, есть мастерски рассказанная история, очень красивые съемки. Они поставлены очень профессионально. Все боевые сцены достаточно жестоко и красиво сделаны. И есть вполне внятная идея — некая легенда, сказка. Может, немножко конец скомкан, и за счет этого не дотянуто до уровня так называемого хорошего фильма. Но назвать его плохим, с моей точки зрения, никак нельзя.

Это приятное «разочарование». Было и неприятное?

Андрей Константинов: Совершенно иные ощущения я испытал, посмотрев «Парфюмера». По одной простой причине. Нельзя сказать, что режиссер Тыквер сделал плохую работу. Вместе со сценаристами он решил достаточно сложную задачу — как перевести «Парфюмера» из литературного пространства в кинематографическое. Я, например, вообще полагал, что это невозможно. Потому что в «Парфюмере» вообще нет диалогов. Да и не откуда им взяться. Этот «красавец» Гренуй ни с кем почти не разговаривает, ему особо и говорить-то не о чем. А кинофильм — он невозможен без диалогов. Тем не менее, этот вопрос был достаточно грамотно решен. Адаптация была сделана единственным, наверное, возможным способом — только это ничего не меняет.

То есть фильм это не спасает?

Андрей Константинов: Не спасает, потому что «корень зла» — в первоисточнике. У меня вообще крайне негативное отношение к самому роману «Парфюмер». Если мы имеем дело с художественной литературой, то для нее очень важна такая составляющая как мораль. Я, прочитав «Парфюмера», в итоге так и не понял, зачем мне рассказали всю эту историю. Это что — занимательное жизнеописание отвратительного монстра, который в какой-то сфере был абсолютно необыкновенным человеком? Это заставляет нас размышлять о природе совместимости гениальности и злодейства? Это притча? В книге нет ни одного положительного персонажа. Ровно так: ни одного положительного персонажа, несущего в себе какой-то свет, нет и в фильме. Любопытная вещь: я потом разговаривал с разными людьми, и в финале главный персонаж «Парфюмера» начинал вызывать у них симпатию.

Действительно, такой эффект возникает. Этого не должно быть?

Андрей Константинов: Мне хочется просто крикнуть — Люди! Опомнитесь! Еще немного, и у вас начнет вызывать симпатию то, что ни в коей мере и ни при каких условиях симпатии вызывать не должно. Если мы возьмем драматургическую конструкцию этого произведения и перенесем ее в другой исторический антураж, то его формулу можно передать следующим образом. Концентрационный лагерь (пусть это будет 43-й год), главный герой — немецкий врач, эсесовец, который ставит опыты на людях. У него интересная такая цель. Он выбирает из заключенных концлагеря красивых женщин, и всячески насилует их разными способами. При этом доводит их до смерти — одну, другую, третью. И следит за изменениями их реакции: смотрит, в какой ситуации они достигают оргазма, все это фиксирует. Такая научная деятельность. Даже переживает, когда женщина умирает, а он не успевает продвинуться к своей цели.

Наконец, на какой-нибудь 23-й, он делает некое гениальное открытие. Он изобретает некий способ — как любой женщине, даже не способной испытывать приятные ощущения, фригидной, можно эту ситуацию изменить. Но тут наступает 45-й год, и приходят русские войска. Всех арестуют, хватают и этого врача, начинают его допрашивать. Допрашивают его наши НКВД-шники и какая-нибудь женщина-врач. А он берет и, пользуясь обретенными знаниями, погружает в состояние безумной с..уальной эйфории НКВД-шного полковника и женщину-врача. Они начинают испытывать оргазм за оргазмом, а главный герой смотрит на них и улыбается. В этот момент влетает какой-нибудь сержант или капитан и всех косит из автомата. И наш врач-садист умирает с улыбкой на лице. Вот по драматургической конструкции я рассказал ту же самую историю, которую нам представили в «Парфюмере», хотя и несколько утрировано.

Да, мерзостная картина получилась.

Андрей Константинов: И теперь мне хочется спросить — а зачем нам рассказывают эту пакость? В чем тут мораль? Затем, что человек, творя зло, может одновременно находить ключ к добру? Так ведь это не так на самом деле. Давайте мы снимем эту историю с красивым насилием, эстетически красиво снимем, как корчатся в агонии женские тела и скажем, что это новая европейская эстетика.

Сейчас довольно много такой «новой эстетики», и некоторые «продвинутые» критики считают ее современным искусством.

Андрей Константинов: Меня лично это очень пугает. Проблема в том, что и книгу, и фильм делали мастера. С этим никто не спорит. Только это можно сравнить с тем, как если бы Леонардо да Винчи на пике своего творческого взлета решил изобразить большой кусок г…на. Видно, что работал крупный художник — г…но нарисовано образно. За ним даже есть какая-то история, заметно, что человек ел, перед тем как навалил эту кучу. Только любой нормальный человек не захочет вешать эту картину в своей гостиной. Потому что, как бы это не было талантливо сделано, это все равно нарисованный кусок г…на. И нормальный человек захочет прикоснуться к этой картине, только с целью ее перепродать и заработать на этом какой-то гешефт.

Меня пугает то, что Зюскинд — только часть тенденции. Я тут прочитал даже у какого-то критика, что роман Зюскинда высокоморален и в нем есть нечто скрытое. Я хотел бы, чтобы мне объяснили, что там такого высокоморального во всем этом безумии (а по-другому и не скажешь). Мне кажется, сам режиссер не понимал, что он хочет этим сказать людям. Я вообще не понимаю художественных произведений, где нет ни одного положительного персонажа. Продолжая аналогии, мне это напоминает такую ситуацию. Сцена «Ла Скала», выходит оперный певец, видно, что у него замечательный голос, сам весь во фраке, бабочке. Только он начинает петь какую-нибудь нанайскую песню. И все замечательно, только песня хреновая. И поэтому и все шоу — насмарку. Если очень хороший актер, начинает излагать очень плохой текст, то выходишь в смущении.

А хоть что-то из нашумевших блокбастеров вам понравилось?

Андрей Константинов: Я, к сожалению, убежден, что все вещи, которые выходили у нас в последнее время на экран (за малым исключением — например, «Свои» Месхиева) отражают такую ситуацию — внешне научились делать хорошо, а внутренняя, самая главная составляющая очень плоха. Краски есть, холст замечательный, а картину нарисовать не можем. Это можно сказать по поводу всех нашумевших премьер: самое слабое место — это сценарий. Это касается фильма «Девятая рота», этих совершенно безумных «Дозоров», Фандорина, это касается лучшего фильма 2004 года — «72 метра». И то, что нам дают с Запада, не многим лучше. Тот же самый Ридли Скот, снявший «Царствие небесное», — «Гладиатор» по сравнению с этим кажется шедевром.

В этом смысле все, что нам дает фильм «Парфюмер» — очень опасно, это ложные приоритеты. Получается обман, когда люди ведутся за псевдоумностью, псевдо-моральной составляющей, псевдо-философичностью, псевдо-притчеобразностью. У меня ощущение, что у нормальных людей просто смелости не хватает встать и сказать — король-то голый, хватит врать, хватит кормить людей красиво упакованным откровенным г…ном. Как ни пытайся сделать из г…на конфету, в лучшем случае это будет конфета из г…вна. А на самом деле конфеты должны быть из шоколада.

Я не понимаю, куда это все ушло. Было столько хороших фильмов, да и сейчас продолжают появляться. Я сейчас смотрю фильм «Ничья земля», европейский фильм про войну на Балканах. Про боснийца и серба, оказавшихся на нейтральной территории. Я его еще не досмотрел, и очень боюсь какой-нибудь «лажи» в конце, но мне очень интересно его смотреть. Там нормальная человеческая история, нормальные мотивации. И в этом смысле, возвращаясь к началу разговора, сравнивая «Кочевника» и «Парфюмера» — я голосую за «Кочевника». Он наивен, но и намного более морален и нравственен. Конечно, в отношении искусства неправильно рассуждать категориями «нужная книга», «своевременная книга», как говорил Ленин в свое время о книге «Мать». Мы же не в эпоху партийной литературы живем. Но мое категорическое мнение — подлинно художественное произведение не может быть безнравственным.

Михаил Гончаров, Фонтанка.ру, 20 сентября 2006

Олигарх и пустота

Непутевые заметки

Я — снотворное

У страха глаза велики